Описание (клик - развернуть/свернуть):
«Бомж с дробовиком» - зто вторая полнометражная экранизация одного из фальшивых трейлеров, сопровождающих двухчастевую стилизацию «Грайндхаус» (Grindhouse), снятую в 2007-м Робертом Родригесом и Квентином Тарантино. Первый рекламный ролик из «Грайндхауса» был превращен Робертом Родригесом в полнометражный фильм «Мачете» (Machete) в 2010 году, и его поклонники с удовольствием отметят, что в «Бомже с дробовиком» дебютант Джейсон Айзенер проявляет себя как не менее отъявленный любитель трэша 1970-1980-х.

Одинокий герой картины вылезает из товарного вагона, поняв, что поезд дальше не идет, — об этом извещает приветливый указатель, где Hope City (Город надежды) переделано на Scum City (Город мразей), а в надписи "Здесь кончается железная дорога и начинается жизнь" слово "жизнь" справедливо исправлено на "ад". При просмотре «Бомжа...» скучать некогда: первое, что с легким удивлением видит гость Города надежды, — мечущийся в панике несчастный, на чью шею непостижимым образом надета крышка от канализационного люка. Вскоре герой знакомится и с местным "королем" — истеричным мужчиной в белом костюме (Брайан Дауни), регулярно делающим шоу из зверского убийства какого-нибудь гражданина на глазах в ужасе аплодирующей толпы, а ассистируют ему два "принца" — его психически неуравновешенные сыновья (Грегори Смит и Ник Бейтман).

На этом жутком фоне голубоглазый и слишком опрятный для бомжа старичок, которого играет Рутгер Хауэр, чем-то неуловимо напоминает ворошиловского стрелка из одноименного фильма Станислава Говорухина, только вместо авоськи у него тележка из супермаркета, в которой он возит всякое бомжовое барахло. Почти непрекращающееся насилие в «Бомже с дробовиком» перемежается с какими-то трогательными в своей абсурдностями деталями — как, например, заветная мечта героя о подержанной газонокосилке, которую он рассматривает в витрине магазина чуть ли не со слезами на глазах. Чтобы собрать денег на газонокосилку, он сначала выводит на картонке: "Нужны деньги для пятилетнего сына, который потерял ногу", потом решительно переворачивает и пишет честно: "Я устал, собираю деньги на газонокосилку". Но поскольку нищим в подонском городе не подают, бомжу приходится заработать пару двадцаток, поедая стекло на видеокамеру для какого-то адского телешоу (а других в этом городе, очевидно, и не бывает). Обстоятельства вынуждают героя потратить трудовые копейки на дробовик вместо газонокосилки, однако и она найдет в финале применение, которое можно было бы назвать остроумным, если бы это не переходило все пределы цинизма.

Понятное дело, в Городе надежды процветает проституция (в одном из эпизодов огромный негр-сутенер в шубе до пят ловит за шкирку какую-то старшеклассницу: "Хватит учить уроки, быстро на панель!"), что приводит к дружбе бомжа с проституткой (Молли Дансуорт), приютившей его после первой схватки с местными психопатами. Бедной девушке за ее доброту тоже достается по полной программе — особенно удался авторам эпизод, где ей чуть не перепиливают шею ножовкой, зато в больнице ее быстро зашивают и воскрешают без всяких дефибрилляторов — одним только криком: "Очнись, сука!"

Однако эмоциональной кульминацией «Бомжа с дробовиком» становится не очередная кровавая мясорубка, а речь, с которой герой внезапно обращается к новорожденным в больнице: груднички плачут все громче и отчаянней, пока мудрый дедушка разворачивает перед ними перспективы, ожидающие их по мере взросления в родном городе. Бомж при этом имеет зловещий анилиново-синий цвет, а бедные малютки корчатся в беззащитно-розовых пеленках — вся эта семидесятническая "техниколоровская" красотища, которую воссоздает оператор Карим Хусейн, вполне заслуживает большого экрана, хотя, разумеется, только глухой ночью, когда происходящее в фильме удобнее воспринимать как одновременно кошмарный и смешной сон. После него трудно поверить, что в человеческом теле всего пять литров крови, но тем не менее в этом месиве из выпущенных кишок и раздробленных костей без труда прочитывается стопроцентно гуманистический смысл: как бы жесток ни был герой с окружающими его мерзавцами, по сути он — праведник, чей путь усеян деяниями злодеев, и почти такой же святой, как мать Тереза, упоминание которой всуе приводит его в особую ярость.

В восьмидесятые в кинематографе царствовали архетипы героя-одиночки, положительной грешницы, панка-беспредельщика, позолоченного юноши, архизлодея с тягой к немотивированному насилию. Наконец, именно в восьмидесятые доживали свои последние дни американские грайндхаусы – мелкие кинотеатры, где показывали то, чего не увидишь по телевизору, в первую очередь эксплуатационное кино.

Как и за любым другим видом эксплуатации, за этим термином чувствуются деньги, пусть небольшие, но реальные. Режиссеры, работы которых крутили в грайндхаусах, не давали кисть, но давали запретное, а потому лакомое: насилие, жестокость, сиськи и кишки – всё наружу. Часть зрителей смотрели на эту дешевку и пошлятину серьезными глазами, часть – восхищались, а восхищаясь – потешались над бездарностью и нищебродством создателей. Часть от этой части впоследствии повзрослела и ушла снимать свое кино, между делом ностальгируя по «эксплуатации» и грайндхаусам – ибо это их детство, отрочество, юность. «Бомж с дробовиком» вырос как раз из проекта «Грайндхаус» Родригеса – Тарантино, из лжетрейлеров, которыми предваряли показ «Планеты страха» и «Доказательства смерти». Причем трейлер Джейсона Айзенера был последним из попавших на данный лайнер: уже после выхода альманаха закадычные друзья-постмодернисты Родригес – Тарантино объявили конкурс превьюшек, Айзенер тот конкурс выиграл, и в его родной Канаде «Грайндхаус» шел с двухминутным псевдоанонсом «Бомжа...». Спустя годы лжетрейлер «Мачете» дозрел до полноценного фильма, чуть позднее дозрел «Бомж...», «Женщины-оборотни SS» не дозрели до сих пор, а жаль.

Важно подчеркнуть: то, что мы имеем в итоге, – не пародия, а перепевка-стилизация, где приемы эксплуатационного кино доведены до абсурда при зримой любви к ним. Это не комедия по жанру, но работа, имеющая комедийный эффект (если допустить, что такой эффект в принципе может вызвать, например, сцена, где дети заживо сгорают в школьном автобусе). Это не трэш-муви в буквальном понимании термина, потому что безвкусица и бездарность в трэш-муви искренняя, а у Айзенера – нарочитая, и в этой нарочитой безвкусице вся соль картины. Наконец, последнее, самое важное: работы такого рода больше не утеха синефилов, не специфическое развлечение узкой богемной группы, навроде гладиаторских боев, где участвуют карлики, а почти мейнстрим и веянье моды на восьмидесятые. Даже постер к «Бомжу...» выпустили ностальгический, с изломами, как будто он 20 лет пролежал на антресолях.

Снимать такое кино гораздо интереснее, чем его смотреть, но даже и отсюда приятно представить, как режиссер объяснял Рутгеру Хауэру сцены, мол, сейчас ты любовно смотришь на газонокосилку, в тебе борются множественные противоречия, а потом – начинаешь мочить. Снимать такое кино весело, ибо ты ограничен в средствах, но не ограничен в методах: хочешь, чтобы в твоем фильме была драка с гигантским осьминогом, – будет (и ведь будет, да), решил, что очередную жертву убьют хоккейным коньком, – значит, убьют хоккейным коньком и под крик «сегодня прекрасный день для изнасилования на коньках». Снимать такое кино удобно, так как жанр списывает все огрехи, и никому не придет в голову спрашивать, откуда у бомжа столь белые зубы и в какой канаве он вымыл голову между двумя драками. Снимать такое кино модно, за что скажите спасибо Тарантино: в восьмидесятых «Бомжа...» бы просто не заметили, в девяностых он бы стал достоянием узкой группы почитателей, а теперь вот на большом экране идет. В целом же оценить данный фильм невозможно: самые яркие негодования и самые сочные восторги справедливы в равной мере – зависит от аудитории. Что хвалить, что ругать его бессмысленно, будем считать, что комплименты, отвешенные «Мечете» в этой рецензии, можно отнести и к бомжу, а кто не вкурил, тот уже не вкурит, и нечего их заставлять, на вкус и цвет все фломастеры разные.

Стоит, однако, отметить три момента, что выделяют «Бомжа...» из длинного ряда новых фильмов, стилизованных под трэш и эксплуатацию. Во-первых, это Рутгер Хауэр. Он бесподобен. В этом фильме у него невероятно трогательное лицо, придающее осеннее очарование и прощальную красу даже фразе: «Я просто хотел купить газонокосилку». Несмотря на галлоны искусственной крови, килограммы силиконовой плоти и зубодробительный пафос диалогов, он отнесся к своей роли как к роли драматической, тогда как в подобном кино принято переигрывать, фиглярствовать, кривляться. Для «Бомжа...» это стало невиданной ранее, но явно дорогой приправой, и будь Американская киноакадемия не столь ссыклива, Хауэра могли бы и к «Оскару» представить. А уж какой кусок его роли показать потом на церемонии – вопрос третичный: убийство тостером или схрон в чужих кишках – это, пожалуй, перебор, но прочувственный монолог бомжа над ревущими младенцами про то, что выбора нет, а жизнь – это боль, подошел бы идеально.

Во-вторых, Айзенер не поленился отобразить давний конфликт между двумя группами ревнителей экспериментального кино. Обе из них считают насилие важным слагаемым искусства и успеха, но одни отдают предпочтение нарочитой, мультипликационной расчлененке, вторые признают лишь «реальные трагедии, чувства, боль», работая чуть ли не как документалисты. Сам Айзенер из первых – циничных, но не жестоких хохотунчиков, вторых же он между делом вывел садистами, смакующими чужие страдания через глазок камеры.
И в-третьих. «Бомж с дробовиком» не просто аттракцион карнавального насилия, он имеет в своей основе некоторую социальную базу и, если хотите, смысл. Да, «в жизни так не бывает», но айзенеровское разделение персонажей на сугубо черных и сугубо белых смотрится органично, как в шахматах, и восприятию замысла не вредит. Гипербола как риторический прием, в общем, для того и нужна, чтобы жирно подчеркнуть свою мысль, мысль не то чтобы новую или вечную, но актуальную: жестокость побеждается только жестокостью, но ответить ею условному «царству тьмы и страха» может лишь тот, кому нечего терять и кому уже некуда падать.

К своей чести, Айзенер отчетливо проговаривает истину о том, что насилие порождает насилие, а затем – опять насилие (в режиссерской версии главная героиня вообще уходит работать в наемники-каратели). Все это ни в коем случае не делает «Бомжа с дробовиком» пособием по революции или сложным, многослойным отображением сопутствующих ей процессов. Добро должно быть с кулаками, молотками, дробовиками. Топорами, вилами, бензопилами. Весь мир насилья мы разрушим. Ужинать будем в аду.

Интересные факты:

Строго говоря, слово «Hobo» не совсем подходит к слову «бомж». Термин появился на Западе США в конце XIX века и обозначал странствующих рабочих. Число хобо значительно возросло с наступлением Великой Депрессии, людям приходилось искать работу вдали от дома. Со временем хобо образовали свою субкультуру, включающую специальные жаргонизмы, систему опознавательных знаков, и т. д. Среди людей, которым приходилось быть хобо, были Джек Лондон, Луис Ламур, Джордж Оруэлл.